| Фрагмент из главы "Маленький горбун"
Посмертная слава — слишком не рядовая вещь, чтобы винить в её причудах слепоту мира или продажность литературной среды. Но не стоит считать её и горькой наградой опередившим своё время, как будто история — это гаревая дорожка, где иные претенденты бегут с такой скоростью, что взгляду болельщиков за ними не угнаться. Наоборот, посмертной славе обычно предшествует высочайшее признание равных. К 1924 году, когда умер Кафка, из его считанных книг не распродали и двух сотен экземпляров. Однако литературные соратники и немногие читатели, почти ненароком наткнувшиеся на его рассказы (ни один из романов тогда ещё не был опубликован), твёрдо знали, что ушёл один из лучших мастеров современной прозы. Вальтер Беньямин рано снискал подобное признание, и не только тех, чьи имена в то время были столь же неизвестны, — своего друга с юных лет Герхарда Шолема и своего первого и последнего ученика Теодора Визенгрунда-Адорно, которые отвечали потом за посмертные издания его сочинений и писем.
Но, кроме простого выпадения из рубрик, есть в жизни тех, кто «одержал победу в смерти», другая, менее объективная черта. Я говорю о неудаче. Мимо этого фактора, крайне значимого в беньяминовской судьбе, пройти невозможно, настолько остро сам Беньямин, вероятней всего, никогда не думавший и не мечтавший о посмертной славе, сознавал свою неудачливость. В текстах и в устных беседах он обычно ссылался на «маленького горбуна» — сказочную фигуру из знаменитого сборника немецкой народной поэзии «Des Knaben Wunderhorn».
Will ich in mein’ Keller gehn, Will ich in mein Kuechel gehn,
Will mein Weinlein zapfen; Will mein Suepplein kochen;
Steht ein bucklicht Maennlein da, Steht ein bucklicht Maennlein da,
Taet mir’n Krug wegschnappen. Hat mein Toepflein brochen.
Когда я в погреб ввечеру Когда на кухню прихожу,
Спускаюсь к бочкам винным, Горшок снимаю с полки,
Меня ждёт маленький горбун, Меня ждёт маленький горбун,
Чтоб завладеть кувшином. И мой горшок — в осколки.
Горбун — старый знакомец Беньямина, который впервые встретился с ним ещё ребёнком, обнаружив стишок в книжке для детей и запомнив навсегда. Но только однажды (в финале «Берлинского детства на рубеже веков»), предвосхищая смерть, он попытался охватить взглядом «всю жизнь», как она «проходит перед взором умирающего», и без обиняков сказал, кто и что ужаснуло его в детские годы и сопровождало потом до самого конца. При любой из бесчисленных катастроф, случающихся в детстве, его мать, как миллионы матерей в Германии, обычно говорила: «Привет от Нескладёхи» («Ungeschikt lässt grűssen»). И ребёнок, конечно, понимал, о чём речь.
|
