издательство
GRUNDRISSE
контакты
издательство
книги
планы
партнеры
links

NON/FICTION

         Открылась книжная ярмарка в ЦДХ, надо ехать. Уже самый конец ноября, скоро будет три недели, как мамы нет. Может, не ехать? Надо будет всем сиять, смеяться, что-то говорить. Надо. Ведь с некоторыми издательствами видишься исключительно на выставках. Вдруг что важное пропустишь? И пора вырывать себя из этого круга.
         Ехала долго, кругом аварии, скользко. Но без машины ехать на выставку совсем мало смысла: всегда ведь уезжаешь с полным багажником! Уже от одной дороги устала. И эта усталость ложится на эмоциональную незащищенность. Приближение истерии. Вошла в ЦДХ. Странно, но очереди раздеваться нет, обычно есть, ждут номерков. Главное -  сосредоточиться. Бодрая походка вызывает бодрость духа. Примитивно, но действует. Выпрямилась, полетела к эскалатору, зажав в руке пригласительный, сейчас пройдет контроль и взлетит на привычный этаж. Дорогу преграждают два Шварценеггера в черных костюмах с загривками над белыми воротничками, точно такими, как на фотографии Андрея «Саша из Урюпинска»: как будто не книжная ярмарка, а казино какое-то! «Подойдите к стойке, заполните, пожалуйста, анкету». До сих пор это не входило в обязательную программу - изобретение этого года. Нюша сникла, сбилась. Вяло развернулась, поплелась к столу со множеством бойких девушек, подсовывающих анкеты. «Если у вас есть визитка, то можете не заполнять». У Нюши визитки не было, всегда жалко было на это денег. Да ведь и бизнес у нее вовсе не бизнес,  все и так друг друга знают.
         Дубль два. Нет, сразу не может. Надо какую-то сделать отбивку. Зашла в туалет. А там Марина, менеджер одного издательства. Трындычиха страшная! К счастью, в женском туалете всегда так много народу, что даже приостановиться затруднительно, – расстались. Опять охранники. Опять поразилась непривычным ей колоритом. Ну, вот и выставка. Сначала, как водится, стенды журналов. Встретила первопроходца в нелегкой профессии кураторов Бориса. С ним у Андрея было довольно много в свое время проектов. Сейчас ситуация уже другая: художник часто выступает сам по себе или с галереей. Еще неизвестно, чей прессинг больше: куратора, галериста, просто денег? Толик Осмоловский как-то сказал: «Всех кураторов можно классифицировать через два понятия: один любит искусство, но не понимает, второй – не любит, но понимает, а третий – не понимает и не любит».  Стоящие кругом легко подставляли имена. (Вариант «любит и понимает» приберегли для будущего.)
         - Борь, ты что-нибудь прочел значимое за последнее время? – Нюша с удивлением заметила, как Борис сразу вдруг поседел: лицо в ореоле белых пружинок.
         - Нюша, не поверишь, читаю воспоминания Ивинской о Пастернаке. Знаешь, дорогая, она такая дура, что в ее воспоминаниях есть правда!
 Да, Боря был давно в кризисе и надеялся что-то почерпнуть для себя полезного из чужой жизни. Нюша читала эти воспоминания. И воспоминания Зинаиды Пастернак. Подумала, что важнее, написать о талантливом человеке с наивностью дуры или… а что может быть «или»?
         - Ну, а еще?
         - А дальше традиционный набор, ты же знаешь. Последний Гройс из «АдМаргинема», опять же новый Рансьер вышел, - про это Нюша знала, надо бежать. -Ты какая-то невеселая. Все нормально?
        - Нет, что ты! Просто ехала долго.
        - Как гений? Береги жизнь гения.
        - Берегу: овсяной кашей кормлю по утрам. Пока!

         Вот и основная часть. Быстро сделать необходимое и уехать. Первый, на кого натолкнулась, был мужчина из фрагмента № 2, с книжками Серебряного века. Сгруппировалась. Получилось – ничего не заметил, посияла и убежала.
         Некоторых людей она знала только по телефону. Слушаешь несколько лет исключительно голос. Конечно, начинаешь этот голос накладывать на образ, тобою созданный. А на ярмарке можно подойти к издательству, прочитать имя на бейджике и соединить картинку с голосом. Вот такая игра. Иногда плохо совмещалось. Практически всех, да даже всех, она сразу узнавала без таблички на груди, лишь бы человек заговорил: у нее была абсолютная память на голоса и относилась к ним внимательно. Интересно, как выглядит парень из «Столицы-Сервис»? У него такой голос, который сейчас уже не встречается, такие голоса слышала только в детстве. С треском, как с патефона. Подошла, увидела улыбчивого доброжелательного мужчину лет тридцати, довольно худого. «Ну, представляться не буду – не сейчас, в следующий раз подойду».
         Надо успеть дойти до издательства Питерского университета, у них всегда много нового. Стала протискиваться между людьми, краем глаза заметила Глоцера, стоящего у «Самоката».  Интересно, он хоть одну ярмарку в жизни пропустил? И почему он ходит на них именно в «ее день»? Вспомнила, как  подписал ей книжку воспоминаний жены Хармса, сделанную им несколько лет назад: он очень любил оставлять следы своего пребывания там, где возможно. Эта книжка произвела на Нюшу жалкое впечатление. Да, там трудно было докопаться до правды. Даже в глубокой старости женщина все была озабочена, достаточно ли ее любил Хармс, все ли понимают, как он ее любил? Его личность ее не столь волновала. И постоянный рефрен: все-таки он меня любил, очень любил! И язык. Чудовищный. Нюша никак не могла понять, почему такой язык? Наконец догадалась: ведь воспоминания наговаривались либо на почти забытом русском, либо на смеси английского, французского, испанского. Оттого такая убогость. А Глоцер не очень постарался - видать, торопился. Нет хуже, чем положение посередине: и не документальная запись речи пожилого человека, и не хорошо обработанная. Правда, один фрагмент запал. Дурново описывает, как она, выбравшись из блокадного Ленинграда, оказалась в какой-то деревне, в избе. И вдруг видит пробегающую кошку: выскочила живая кошка - еда! Сколько Нюша читала разного про блокаду. Такой маленький эпизод - и многое понятно. Просто день жен и подруг какой-то: Ивинская, Дурново… Впереди Катя Метелица. Вот она действительно сияет! Приятно смотреть. Очень задорное лицо. Какие-то розовые колготки, голубые сапожки, но все весело. Встретились глазами, надо подойти: узнала.
         Дошла до торца. Там, как всегда, буфет, рядом О.Г.И. Небритые философы сидят пьют кофе с издателями. В углу поэты читают стихи. Совсем не Политехнический! Явно здесь где-то недалеко и стенд триады с «Фаланстером». Правильно, хорошо быть недалеко от еды. Да, точно, вон они. И не протиснешься – толпа. В ней различила и своего постоянного покупателя – преподавателя МГУ с чаадаевским лбом и таким же количеством мыслей. Периодически он приходил к ним в магазин со стайкой щебечущих аспиранток. Кризис сорокалетнего ему явно давался нелегко – кожаные штаны недавно надел, книжку купил, где с бодростью Карнеги рассказывалось, как эффективно покорять юные девичьи сердца. Удивительно, что ум, знания не ограждают от самых примитивных реакций. Но все эти молниеносные обмены энергиями «Чаадаеву» явно помогали быть в хорошей форме: прорабатывал море литературы, успевал переводить, печатался, читал кучу лекций и в  Москве, и на Западе. В конце концов, от переживаний и разочарований аспирантки ничего не останется, может быть даже, она себя почувствует взрослой женщиной или кандидатскую напишет. Что лучше? А он завершит книгу, выдумает новую идею. Несправедливо? Нюша верила только в суммарную, конечную справедливость,  но, возможно, и в этом была неправа.
         Последняя контрольная пробежка, и надо уже начинать стаскивать книги, что отложила в разных углах, не забыть, где что! Самое большое количество пачек в закутке СПбГУ. На стенде – девушки. Не помощницы. О, вот Костя, их шофер, он-то и поможет. Хотя, конечно, неудобно, он и так каждый день курсирует с пачками по лестницам. «Ну что вы, я помогу, иначе мне к вам ехать по пробкам, лучше сейчас потрудиться!» - «Костя, вот только у меня еще стопка пачек, сейчас я все локализую».  Да… Но уже отступать некуда – обещал. За раз, конечно, все не стащим, за два, в четыре руки.
         - Костя, не берите так помногу, я готова, - взяла сама три пачки. Больше не потянет.
         Побежали. Одеваться не стали, нет времени. Машина не прямо у входа, а со стороны Третьяковки. Холодно, ветер. Уложили. Пошли забирать последнюю партию. Вот, теперь Нюше можно одеться. Костя стоит у пачек, не торопит. И тут она увидела Екатерину Ивановну, пожилую женщину из ГМИИ. Она приходила много лет в их магазин - даже еще когда тот был на Большой Садовой - и отбирала книги для библиотеки Пушкинского музея. У нее было очень хорошее лицо с ясными глазами. Гладкая прическа, заканчивающаяся небольшим низким пучком, правильная речь с какими-то забытыми словами. Такие лица у первых учительниц в фильмах 50-х, или, что реже, у библиотечных работников. Екатерина Ивановна была единственной из посетительниц магазина, кому Нюша рассказала о смерти мамы. Та ее обняла и дала несколько практических советов по поводу маминых вещей. Екатерина Ивановна была безусловно верующим человеком, и муж ее всю жизнь занимался иконописью, а его монография, посвященная Феофану Греку, переезжала с Нюшиной семьей с квартиры на квартиру. Екатерина Ивановна, приходя в магазин, рассказывала про выставки, настоящие и будущие, переживала за отсутствие финансирования. Конечно, попадая на недешевые  экспозиции сегодняшнего современного искусства, с фланирующими официантами и некончающимися яствами,  она с трудом принимала эту ситуацию: у них в запасниках томятся мировые шедевры, а Кабаков уже в Эрмитаж проник, Кулик на Крымском пусть ненадолго, но большое пространство занял. Екатерина Ивановна всегда очень внимательно смотрела все, что имело отношение к искусству. Даже переписку Осмоловского с Гутовым купила для музея. Но для нее очевидно академическое искусство и  актуальное были очень раздельны. Ее не смущал тот факт, что Филиппо Липпи, Караваджо, тот же Курбе и еще много-много кто были совсем не ручными. Еще неизвестно, кто больше бы шокировал Екатерину Ивановну сейчас: те, кто уже в истории искусства, или нынешние. Нюша никогда не признавалась ей в  своей опосредованной причастности к современному искусству: зачем смущать? Она рада была этой встрече: такие лица успокаивают и примиряют с действительностью. Сказала Екатерине Ивановне, что Сарабьянов издал роскошный альбом Фалька. Дорогущий. Обнялись и попрощались.
         Костя терпеливо ждал.
         - Сейчас, я найду ключи, чтоб на морозе с пачками не прыгать вокруг машины, - ищет. Куда делись? Костя через плечо заглядывает в ее сумку. Да, пора разобраться. – Костя, проявите снисходительность, не смотрите, - слышит свой задорный прежний голос. Идут к машине.
         - Мне еще ни одна женщина не помогала носить пачки! Если б за мной так кто-нибудь ухаживал!
         - Ну, Костя, это вы мне помогли!

         Вот и все. Села. За напряжением физических сил в последние полчаса первый раз куда-то провалилась боль. Нюша прислушалась. Возвращается. Но ее можно убирать, хотя бы на время сначала, хотя бы до того состояния, чтоб не мешала что-то делать, пусть механическое. Не все сразу.