Мих. Лифшиц – Д. Лукачу
<без даты1, по–русски,отруки>
Дорогие друзья!
Итак, мое шутливое письмо2 оказалось пророческим – вы уезжаете3! И кто знает, увидимся ли мы когдалибо снова? – Все так глупо устроено на этом свете. В самом деле, приходится винить себя, что время мало использовано для совместной работы, для наших задушевных бесед. Виноват, конечно, я, как более молодой, к тому же за мной всегда бывала остановка, мне не хватало времени. И ведь действительно не хватало – с тех пор как остались позади счастливые времена подвала в Институте Маркса и Энгельса4! Слова ничего не стоят и нечего сожалеть, поскольку помочь уже ничем нельзя. Будем надеяться хотя бы, что в ближайшие годы между нами не будет каменных стен и прочих преград. Может быть, ваш отъезд – дело временное5, или обстоятельства потребуют посещений Москвы6 – послушайте только моего совета: не летайте, не поддавайтесь соблазну, лучше пострадать немного дольше в поезде. Куда вы едете – я не знаю. Надеюсь, не к своим новым друзьям, которые проливают крокодиловы слезы после ваших докладов7. Если на родину, то это, может быть, будет не так плохо, однако – не спешите, побудьте с нами, пусть сначала все наладится. Надо подумать о здоровье, о возрасте. Я очень рад вашим успехам, еще более рад оптимистическим известиям о Ферри. Но что касается фельдмаршалов, то ваше здоровье дороже целого генерального штаба, и я не хотел бы, чтобы вы тратили много сил на просвещение этих «эччеленца»8, даже у вас на родине. Или, может быть, вы сами теперь получаете звание генералиссимуса? В таком случае не забудьте об одном капитане, который может быть морским атташе в стране, не имеющей моря. Увы, я не могу приехать в Москву попрощаться с вами, разве что вы потребуете этого через вышестоящие инстанции. Надеюсь скоро узнать от Лиды все подробности вашего отъезда. Будете ли вы мне аккуратно писать? Благодарю за теоретические замечания. Прошу и в дальнейшем все, что придет вам в голову по поводу моих проблем, сообщать мне; я очень нуждаюсь в библиографических указаниях, очень заинтересован вашей «социологией знания». Кстати, вы обещали мне узнать название сборника и статьи, в которой фигурирует рассказанное мне вами (со слов, кажется, Видена9) место о будущем Германии с точки зрения английского капитализма. Я читаю сейчас – сколько хватает времени – английские и американские журналы, если чтонибудь интересует вас – охотно напишу.
Писать о своей жизни мне нечего. Она внешне терпима, хотя тяжела. Угнетает меня бесперспективность; я человек неглупый, способный делать обобщения, и понимаю, что я попал в ловушку, крышка которой захлопнулась. Когда я перебираю в уме все силы, которые могли бы мне помочь, то вижу ясно, что все они направлены против меня и грозят мне окончательным удушением. Один шанс против девяносто девяти, что я еще сумею работать, что мне дадут свободу, что ктонибудь заступится за меня. Буду надеяться на этот шанс; сравниваю себя с Эпиктетом10. В крайнем случае, остается еще один выход – когда немного подрастут мои галчата. Сейчас, пока, они требуют, чтобы я жил для них – раз не могу жить для большего числа людей.
Итак, всего лучшего. Не говорю прощайте. До свидания. Будем следовать каждый своей судьбе. Не забывайте меня и пишите. Алла иль Алла, Магомет расуль
Алла!11
Ваш М.Л.
|
1
Очевидно, что письмо относится к 1945 г. – году отъезда Лукача в Венгрию.
2
Речь может идти о письме от 12 января 1945 г.
3
Лукач с женой и дочерью выехал из СССР в августе 1945 г. Штамп в паспорте о пересечении советско-венгерской границы датируется 28 августа. В Будапешт они прибыли 30 августа.
4
Дьёрдь Лукач приехал в Москву из Вены в самом конце 1929 г. В 1930–1931 гг. он работал в Институте К. Маркса и Ф. Энгельса, где и познакомился с молодым сотрудником этого института Михаилом Лифшицем. Лифшиц об этой встрече вспоминает так (см.: О встречах с Д. Лукачем (из воспоминаний Мих. Лифшица) / Публикация А.А. Вишневского // Философские науки. – 1988. – №12):
«В 1930 г. в Институте Маркса и Энгельса мне была поручена организация нового научного кабинета – кабинета философии истории. Для него была отведена большая сводчатая комната в нижнем этаже старого барского дома, где располагался институт. Я занимался своими делами, окруженный книгами, когда в один прекрасный день дверь кабинета отворилась и вошел директор института Рязанов в сопровождении человека небольшого роста, явного иностранца, судя по непривычным нашему глазу бриджам и гетрам. Рязанов своим густым басом представил нас друг другу: “Это товарищ Лукач, он будет работать с вами в кабинете философии истории”.
Появление нового сотрудника меня не удивило. Институт был тогда местом, куда откомандировывали работников Коминтерна, которые по разным причинам не были желательны в своих партиях. Лукач оказался в институте после неудачи его «тезисов Блюма» в 1929 г. и должен был оставить непосредственно политическую деятельность, сменив ее на работу научную.
В первый же день нашей встречи мы начали разговаривать, сначала осторожно, потом все более увлекаясь, и не заметили, как прошел целый день. Мы скоро поняли, что во многом сходимся или дополняем друг друга, и быстро почувствовали большую взаимную симпатию. Начался период наших “московских разговоров”, тянувшихся целое десятилетие. О чем только мы с ним не говорили! Я не буду перечислять темы наших разговоров. Они касались не только философии, были среди них и проблемы, относившиеся к истории далекой и близкой, были и другие – общественно-политические. Жаль, что эти диалоги остались незаписанными. Мы оба жалели об этом и оба вспоминали о них с чувством грусти об ушедшем времени. Впоследствии Лукач мне говорил, что в сводчатом “погребе Рязанова” он провел лучшие дни своей жизни». (Д.Б. Рязанов (1870–1938) – создатель и первый руководитель ИМЭ, знаток текстов Маркса. Исключен в 1931 г. из ВКП(б) за связи с социал-демократической эмиграцией. Расстрелян.)
Лукач, приняв предложение руководства компартии Германии сосредоточиться на публицистической и пропагандистской работе в интересах привлечения творческой интеллигенции на сторону КПГ, в июле 1931 г. выехал из СССР в Германию. Первое письмо настоящего издания (от 20 сентября 1931 г.), по всей вероятности, было первым, которое написал Лукач Лифшицу из Германии.
Был оформлен переход Лукача в германскую компартию из ВКП(б), где он состоял около года, перейдя в 1930 г. из венгерской компартии, с влиятельным деятелем которой Белой Куном вступил в конфликт, предложив проект программы этой партии, осужденный в 1929 г. как «правоуклонистский».
В месяцы, предшествовавшие выезду в Германию, Лукач подвергался острой критике в СССР в условиях происходившей коренной перестройки всей философско-идеологической жизни. Так, в конце января 1931 г. «Правда», подводя итоги борьбы с «меньшевиствующим идеализмом», осудила А.М. Деборина за то, что, критикуя Лукача за взгляды, изложенные в «Истории и классовом сознании» (1923 г.) и других работах 1920-х гг. (см.: Деборин А.М. Г. Лукач и его критика Маркса. – М.: Материалист, 1924), он пытался закамуфлировать свои собственные идеалистические взгляды. Лукач же в этой публикации был однозначно охарактеризован как идеалист-гегельянец (см.: Об итогах дискуссии и очередных задачах марксистско-ленинской философии // Правда. – 1931. – 26 января). Об «идеалистической ревизии» марксизма Лукачем писал весной 1931 г. и будущий академик М. Митин в журнале «Под знаменем марксизма» (см.: Митин М.Б. Очередные задачи работы на философском фронте в связи с итогами дискуссии // Под знаменем марксизма – 1931. – №3). Одновременно происходила шумная кампания травли директора Института Маркса – Энгельса академика Д.Б. Рязанова, освобожденного в 1931 г. от своих обязанностей и исключенного из партии за связи с меньшевистской эмиграцией (в реальности эти связи ограничивались сферой изучения наследия Маркса). Кабинет философии истории ИМЭ, где работали Лукач и Лифшиц, воспринимался в некоторых кругах как своего рода рассадник вольнодумства: см. Приложение, I. Можно предполагать, что Лукач охотно согласился с командировкой в Германию, поскольку новое партийное поручение давало ему возможность в самый разгар идеологических чисток не мозолить глаза своим критикам. В последние годы жизни Лукач и сам в беседах со своим учеником И. Эрши признал свое настойчивое желание покинуть в 1931 г. СССР (Lukács Gy. Megélt gondolkodás. Életrajz magnoszalagon. Bp., 1989. 208 o.).
5
Лукач жил в Будапеште с 1945 г. до самой своей смерти в июне 1971 г.
6
После своего отъезда из СССР в августе 1945 г. Лукач ни разу не посетил Советский Союз. Поездка по приглашению Института философии АН СССР, первоначально намеченная на осень 1956 г., а затем перенесенная на 1957 г., не состоялась – помешали драматические венгерские события октября–ноября 1956 г. и участие в них Лукача в качестве министра просвещения в правительстве И. Надя, неприемлемом для советского руководства и свергнутом вследствие вторжения Советской Армии 4 ноября. Подробнее см.: Стыкалин А.С. Лукач – мыслитель и политик. – М.: Институт славяноведения РАН, 2001. – Гл. 7, 8.
7
На протяжении всей своей жизни в СССР в 1933–1945 гг. и не в последнюю очередь на заключительном этапе войны Лукач поддерживал тесные связи с немецкой антифашистской эмиграцией. Осмысление исторических судеб Германии в XX в. стало в годы войны основным направлением его творчества. Кроме того, в 1943–1945 гг. он многократно выступал перед немецкими военнопленными – слушателями антифашистской школы в Красногорске под Москвой. О большом воздействии его лекций на слушателей вспоминал впоследствии один из ведущих писателей ГДР Ф. Фюман. См.: Fühmann F. Zweiundzwanzig Tage oder die Hälfte des Lebens. Berlin, 1979. S.151. Ирония Лифшица по поводу «новых друзей» относится именно к военнопленным. Речь, таким образом, идет о возможном переселении Лукача в советскую зону оккупации Германии.
8
От eccellenza (итал.) – Ваше Превосходительство.
9
Возможно, речь идет об австрийском писателе и политике Эрнсте Фишере (1899–1972), который иногда писал под псевдонимом Peter Wieden.
10
Эпиктет – древнегреческий философ-стоик I–II вв. н.э. После изгнания из Рима в 89 г. жил в Эпире в нищете, проповедуя стоическую мораль.
11
Нет бога кроме Аллаха, и Магомет – пророк его (араб.).
|